Страницы для игр ветра

[Иона]

Svarog, это не высокомерно, это искреннее признание. В своем дальнейшем ответе Unona я объяснила эти слова.
Что касается бульварных романов, то я их прочитала в своей жизни несколько и могу сказать, что это определенно лучше, хотя мои слова, разумеется, субъективны.

Хотя я признаю, что о бульварных романах написала в основном от обиды. Это важная для меня история. Не литературное произведение, а именно история, мне было неприятно сравнение с бульварным романом, да еще и не в ее пользу.

[Unona]

Сообщение от Иона

Хотя я признаю, что о бульварных романах написала в основном от обиды. Это важная для меня история. Не литературное произведение, а именно история, мне было неприятно сравнение с бульварным романом, да еще и не в ее пользу.

чтобы не было обид - оставляйте запись в дневнике, их не осуждают и не обсуждают
А здесь - критика, советы, рекомендации, вопросы, дискуссии. Таковы правила этого подфорума.

[Иона]

Unona, я и хотела критики, советов, рекомендаций, вопросов, дискуссий, поэтому разместила здесь Я люблю когда есть отклик, если уж показываю кому-то что-то. Видимо это желание оказалось важнее страха, что здесь могут обидеть.
А если осуждать и обсуждать совсем не будут я точно обижусь

[Unona]

Иона, тут не обижают, таких целей никто не преследует.

[Иона]

Unona, хорошо, Вы меня очень обнадежили

Добавлено через 13 часов 15 минут

УДАЧНАЯ ОХОТА

Сначала она ощутила растущее внутреннее напряжение всех мускулов тела, соленый вкус крови во рту и испуганное податливое тепло травоядного и только потом прыгнула. Один мощный стремительный скачок и охотница настигла жертву, вонзив острые зубы чуть выше хребта. Антилопа зарылась коленями в жесткую траву, дрожа всем телом, суча ногами и безуспешно пытаясь вырваться. В глубине ее зрачков колотился безмолвный и дикий первобытный страх. Львица, ни на миг не ослабляя хватки, мягко но твердо придавила голову жертвы лапой. Казалось, она успокаивает ее, бьющуюся в истерике от неизбежности конца, своей спокойной и величественной уверенностью. Спустя минуту антилопа слабо дернулась последний раз, и зрачки ее потемнели. Успокоенная смертью она лежала неподвижно. И только теперь львица, наконец, смогла разжать зубы. По жесткому свалявшемуся меху потекли красные струйки крови. Она победоносно посмотрела вдаль, где все еще видны были клубы серой пыли, поднятые копытами умчавшегося стада. Повернув тушу удобнее, львица принялась за трапезу, пока ее не захотели разделить с ней менее удачливые в охоте сестры или стадо бродячих собак динго. Скоро насытившись, она продолжала отрывать большие куски теплого красного мяса, наедаясь впрок, ведь на следующей охоте удача могла ей изменить. Хотя львица была молода, быстра и сильна, она предпочитала думать, что это - не единственные ее достоинства. Она видела себя дальновидной, умной и талантливой. Охота была ее инструментом, пером, которым она вписывала свое имя в книгу жизни и смерти. Она знала, что, несмотря на то, что этот инструмент доступен многим, не каждый обладает способностью использовать его так красиво и мощно, как это делает она.
Холодная тень легла на равнину, заслонив собой на мгновение, лежащую на солнце львицу и то, что оставалось еще от ее жертвы. Остановив полет ровным взмахом гибких крыльев, сокол обхватил когтями сухой ствол одинокого скрученного засухой дерева. Узкие зрачки пронзительных умных глаз скользнули по туше и встретились с ореховыми глазами львицы, наполненными мягкой сытой негой. Львица лениво положила лапу на остатки своей добычи, больше для выражения собственной власти, нежели действительно желая защитить ее от посягательств, птицы. Сокол издал насмешливый клекот, давая понять, что никогда не станет питаться чужой добычей как какой-нибудь жалкий стервятник. Львица поняла, что видит перед собой равного и успокоилась – подлости, как и внезапного нападения можно не ожидать, лишь приятную беседу двух разумных существ. Она ждала его первых слов, внимательно наблюдая за тем, как замысловато отражается солнце в пестром рисунке медно-угольных перьев. Наконец сокол заговорил. Голос выдавал его возраст – он был стар, много старше ее. В нем чувствовался опыт и глубина, способная ввести в заблуждение.
- Я видел, как ты убила антилопу, - сказал он. - Ты была быстра и беспощадна.
- Спасибо, - ответила львица, принимая похвалу, как должное и ожидая, когда он приступит к главному.
Но это, по-видимому, и было главным, потому что сокол явно не спешил перейти к какой-либо другой теме. Напротив, он переступил с ноги на ногу и довольно бесцеремонно вытянув вперед шею еще раз осмотрел распластанную на залитой красным траве тушу травоядного, которая выглядела довольно жалко: ребра были сломлены и торчали в разные стороны, обнажив зеленовато-бордовые внутренности, мясо висело клочками на порванных полосках изодранной кожи, зрачок заплыл и стал белым – это дух смерти антилопы, последнее, что она видела в своей жизни, оставил на нем отпечаток. Трудно было представить, что всего несколько минут назад она бродила по саванне и пережевывала жесткую траву своими плоскими как камни у водопоя зубами. Львица внимательно наблюдала за этим демонстративным вторжением в ее послеполуденный отдых. На секунду ей показалось, что на гордом соколином профиле мелькнуло выражение омерзения и осуждения, хотя утверждать определенно она бы не могла – в отношении птиц это всегда понять довольно трудно. Тем не менее, львица на то была и львица, что совершенно не могла допустить ни малейшего, пусть даже призрачного, возможно, придуманного ею самой, укора в свою сторону.
- Ты тоже убиваешь, что бы жить, - огрызнулась она.
- В каком-то смысле даже травоядные убивают траву, поедая ее, но есть разница между их убийством и твоим.
- И в чем же она, если к жертве, будь та травой или антилопой, все равно приходит смерть?
- Они не получают удовольствия от убийства, они убивают, что бы выжить, неосознанно, просто потому, что это заложено в их природе.
- А в моей природе заложено убивать и получать от этого удовольствие значит так и должно быть.
- Нет, это значит лишь то, что ты заслуживаешь роли убийцы точно также, как травоядные заслуживают роли жертв.
Она помолчала и посмотрела на старого сокола прищурившись. В миндалевидных глазах мелькнуло странное выражение, похожее на то, которое можно было прочесть в них всякий раз перед тем, как она готовилась к очередному решительному и смертоносному прыжку.
- А какой роли заслуживаешь ты, сокол? – спросила она вкрадчиво, ощутив при этом приток крови к задним лапам, в которых уже готово было родиться напряжение сжатой пружины.
Сокол хмыкнул и одним взмахом крыльев взлетел на ветку повыше, чтобы она не могла достичь его в одном прыжке. Этого ей было достаточно.
- Ты боишься меня? – промурлыкала львица, и расслабившись вытянула передние лапы, выпустила когти в схваченный корнями травы песок.
- Это просто разумная осторожность. Качество, которому и тебе не мешало бы поучиться.
- О чем ты говоришь, пернатый? – Львица любовалась легкостью той мощи, с которой ее когти резали траву и продырявливали землю.
Сокол молча посмотрел сквозь нее. Львица втянула носом воздух и подскочила как ужаленная. Это был слишком хорошо знакомый ей запах, помрачающая сознание смесь бензина и пороха, вина, пота и дешевого табака. Это был запах опасности, запах смерти, запах человека.
Она зарычала в бешенстве и бессильной злобе, в ту же секунду давая себе обещание во что бы то ни стало оторвать голову и разметать крапчатые перья предателя по всей саванне, но человек был уже совсем близко. Он оставил машину за поросшей высоким быльником дюной и успел подкрасться достаточно, что бы достать ее смертоносным железным огнем. Она прыгнула инстинктивно в его сторону, помня о том, что нападение – лучший из всех способов самозащиты. И это был самый красивый и самый стремительный прыжок из всех, что она когда-либо совершала, потому что он был очищен от всего наносного, от всех возможных и невозможных определений, в нем осталось только два полюса - жизнь и смерть. И в этот миг она с невыразимой ясностью ощутила, что, наконец, достигла совершенства. И это был последний ее прыжок. Сначала львица услышала звук, непривычный и резкий звук совсем близко, и только, потом, спустя мгновение, показавшееся ей невыносимо долгим, ощутила толчок в грудь, обнажившуюся в прыжке. Словно, встретившись в воздухе с невидимой преградой, она рухнула на землю, как подкошенная.
Спустя минуту, когда конвульсии перестали сотрясать ее сильное красивое тело и бледная смерть запечатлелась и в ее зрачках тоже, человек подошел и поставил подошву грубого походного ботинка на морду своей добычи. Он протянул руку, и сокол мягко и привычно спланировал на защищенный нарукавником локоть.
- Не плохой улов у нас сегодня: сто фунтов отменного мяса и почти не попорченная шкура… Молодец, Зоркий глаз…
Любовно поглаживая перья сокола, человек толкнул носком ботинка морду хищницы, застывшую в оскале.
- Молодая и красивая... Такие убивают одной левой ради собственного удовольствия… Немного похожа на мою жену, не находишь? И ведь почти что задела, стерва! – человек хрипло рассмеялся и закурил папиросу, оценивая сколько может стоить его добыча среди туристов. Лицо у него сделалось как будто задумчивым и сосредоточенным, хотя в глазах все еще плясали искорки азарта и удовольствия от удачной охоты.
- Продам шкуру, отправлю Бари в город, на праздник урожая… Что скажешь, а? – он снова рассмеялся, затушил недокуренную папиросу о подошву ботинка и аккуратно спрятал окурок в нагрудный карман. – На праздник урожая, черт его подери!
«Пускай порадуется девочка» - эхом подумал сокол и сорвался с хозяйского плеча, разодрав нарукавник слишком резким движением острых когтей. Хотя Зоркий глаз был стар и ко многому привык, после охоты он всегда испытывал непреодолимое желание остаться одному и парить пока хватит сил среди холодного пустого простора неба, где все намного понятнее и проще, чем на этой земле.